Неточные совпадения
Как велено, так сделано:
Ходила с гневом на
сердце,
А лишнего не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филиппушка,
Привез платочек шелковый
Да прокатил на саночках
В Екатеринин день,
И горя словно не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не
трогай нас — нам весело,
Всегда у нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филиппушка,
Со свечкой поискать…
И чье-нибудь он
сердце тронет;
И, сохраненная судьбой,
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!),
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных аонид,
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры старика!
Пошли приветы, поздравленья:
Татьяна всех благодарит.
Когда же дело до Евгенья
Дошло, то девы томный вид,
Ее смущение, усталость
В его душе родили жалость:
Он молча поклонился ей;
Но как-то взор его очей
Был чудно нежен. Оттого ли,
Что он и вправду
тронут был,
Иль он, кокетствуя, шалил,
Невольно ль, иль из доброй воли,
Но взор сей нежность изъявил:
Он
сердце Тани оживил.
Затем вспомнил, что элегантный герой Мопассана в «Нашем
сердце» сделал своей любовницей горничную. Он разбудил Бланш, и это заставило ее извиниться пред ним. Уезжая, он подарил ей браслет в полтораста франков и дал еще пятьдесят. Это очень
тронуло ее, вспыхнули щеки, радостно заблестели глаза, и тихонько, смеясь, она счастливо пробормотала...
Положим, Ольга не дюжинная девушка, у которой
сердце можно пощекотать усами,
тронуть слух звуком сабли; но ведь тогда надо другое… силу ума, например, чтобы женщина смирялась и склоняла голову перед этим умом, чтоб и свет кланялся ему…
Райский еще раз рассмеялся искренно от души и в то же время почти до слез был
тронут добротой бабушки, нежностью этого женского
сердца, верностью своим правилам гостеприимства и простым, указываемым
сердцем, добродетелям.
В приемный покой вошли доктор с фельдшером и частный. Доктор был плотный коренастый человек в чесунчевом пиджаке и таких же узких, обтягивавших ему мускулистые ляжки панталонах. Частный был маленький толстяк с шарообразным красным лицом, которое делалось еще круглее от его привычки набирать в щеки воздух и медленно выпускать его. Доктор подсел на койку к мертвецу, так же как и фельдшер,
потрогал руки, послушал
сердце и встал, обдергивая панталоны.
На пороге Половодов еще раз поцеловал жену, и эта картина семейного счастья могла
тронуть даже каменное
сердце.
Таков был рассказ приятеля моего, старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжение своего повествования; но как бы то ни было, они сильно
тронули мое
сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне…
Бедная девушка,
За
сердце трогаютРечи нехитрые,
Горе правдивое.
«Я еще не опомнился от первого удара, — писал Грановский вскоре после кончины Станкевича, — настоящее горе еще не
трогало меня: боюсь его впереди. Теперь все еще не верю в возможность потери — только иногда сжимается
сердце. Он унес с собой что-то необходимое для моей жизни. Никому на свете не был я так много обязан. Его влияние на нас было бесконечно и благотворно».
Отважен, силен,
сердцем прост,
Его не
тронула борьбы житейской буря,
И занял он за это самый высший пост,
На каланче дежуря.
Иногда меня
трогает за
сердце эта слепая, всё примиряющая доброта, а иногда очень хочется, чтобы бабушка сказала какое-то сильное слово, что-то крикнула.
— Шучу! — ответил брат лаконически, видя, что своей шуткой он
тронул больную струну, вскрыл тайную мысль, зашевелившуюся в предусмотрительном материнском
сердце.
Старик понимал, что Оников расширением работ хочет купить его и косвенным путем загладить недавнюю ссору с ним, но это нисколько не
тронуло его старого
сердца, полного горячей преданности другому человеку.
Ее
трогала за
сердце неловкость, смешное неумение Николая, его отчужденность от обычного и что-то мудро-детское в светлых глазах.
— Не
тронь ты меня! — тоскливо крикнула она, прижимая его голову к своей груди. — Не говори ничего! Господь с тобой, — твоя жизнь — твое дело! Но — не задевай
сердца! Разве может мать не жалеть? Не может… Всех жалко мне! Все вы — родные, все — достойные! И кто пожалеет вас, кроме меня?.. Ты идешь, за тобой — другие, все бросили, пошли… Паша!
Вспоминала, — и щемящее чувство жалости к себе тихо
трогало ее
сердце.
Прошло четыре томительных дня. Я грустно ходил по саду и с тоской смотрел по направлению к горе, ожидая, кроме того, грозы, которая собиралась над моей головой. Что будет, я не знал, но на
сердце у меня было тяжело. Меня в жизни никто еще не наказывал; отец не только не
трогал меня пальцем, но я от него не слышал никогда ни одного резкого слова. Теперь меня томило тяжелое предчувствие.
А она меня опять поцеловала, и опять то же самое осязание: как будто ядовитою кисточкою уста
тронет и во всю кровь до самого
сердца болью прожжет.
Знаете, их пение обыкновенно достигательное и за
сердца трогает, а я как услыхал этот самый ее голос, на который мне еще из-за двери манилось, расчувствовался.
Со вступлением на престол Луи-Филиппа
сердца Капоттов на мгновение оживились надеждою; но хотя Луи-Филипп был возведен на
трон не parceque, [потому что] a quoique [хотя (он был)] Бурбон, однако ж, в отношении к Маратовским преданиям оказался еще больше Бурбоном, нежели самые истые Бурбоны.
— За душу, за
сердце, значит,
тронуло!
Очень много на свете людей,
сердце которых нельзя
тронуть ни мольбами, ни слезами, ни вопиющей правдой, но польсти им — и они смягчатся до нежности, до службы; а герой мой, должно сказать, по преимуществу принадлежал к этому разряду.
Между тем начинало становиться темно. «Погибшее, но милое создание!» — думал Калинович, глядя на соседку, и в душу его запало не совсем, конечно, бескорыстное, но все-таки доброе желание:
тронуть в ней, может быть давно уже замолкнувшие, но все еще чуткие струны, которые, он верил, живут в
сердце женщины, где бы она ни была и чем бы ни была.
И не так увещания отца Михаила
тронули ожесточенное
сердце Александрова, как его личные точные воспоминания, пришедшие вдруг толпой.
Белые замшевые тугие перчатки на руках; барашковая шапка с золотым орлом лихо надвинута на правую бровь; лакированные блестящие сапоги; холодное оружие на левом боку; отлично сшитый мундир, ладно, крепко и весело облегающий весь корпус; белые погоны с красным витым вензелем «А II»; золотые широкие галуны; а главное — инстинктивное сознание своей восемнадцатилетней счастливой ловкости и легкости и той самоуверенной жизнерадостности, перед которой послушно развертывается весь мир, — разве все эти победоносные данные не
тронут, не смягчат
сердце суровой и холодной красавицы?..
Коршун еще более нахмурил брови. Внутренняя борьба отразилась на суровом лице его. Заметно было, что Перстень удачно
тронул живую струну в очерствелом его
сердце.
Почтмейстерша вскипела. Она еще раз
потрогала дверь, но дверь не отпирается: крючок постукивает, но сидит в петле, а между тем сквозь дверь слышно два дыхания. Два! Можно представить себе весь ужас, объявший
сердце жены при таком внезапном открытии!
Мысли являлись откуда-то со стороны и снизу, кружились, точно мухи, исчезали, не
трогая того, что скипелось в груди мёртвою тяжестью и больно давило на
сердце, выжимая тугие слёзы.
Подобно весне, красота Венеции и
трогает, и возбуждает желания; она томит и дразнит неопытное
сердце, как обещание близкого, не загадочного, но таинственного счастия.
— Ну, а если я вас попрошу, Евпсихий Африканович? — начал я опять умильным тоном. — Конечно, ваши обязанности сложные и хлопотливые, но ведь
сердце у вас, я знаю, предоброе, золотое
сердце. Что вам стоит пообещать мне не
трогать этих женщин?
Эти простые слова
тронули Боброва. Хотя его и связывали с доктором почти дружеские отношения, однако ни один из них до сих пор ни словом не подтвердил этого вслух: оба были люди чуткие и боялись колючего стыда взаимных признаний. Доктор первый открыл свое
сердце. Ночная темнота и жалость к Андрею Ильичу помогли этому.
— Нет, Глеб Савиныч, оставь лучше, не
тронь его… пожалуй, хуже будет… Он тогда злобу возьмет на нее… ведь муж в жене своей властен. Человека не узнаешь: иной лютее зверя. Полно, перестань, уйми свое
сердце… Этим не пособишь. Повенчаем их; а там будь воля божья!.. Эх, Глеб Савиныч! Не ему, нет, не ему прочил я свою дочку! — неожиданно заключил дедушка Кондратий.
Не все женщины были довольны ее жизнью, и мужчины, конечно, не все, но, имея честное
сердце, она не только не
трогала женатых, а даже часто умела помирить их с женами, — она говорила...
Рашель. Чем можно
тронуть дикий ваш разум? Звериное
сердце?
— Ну, к несчастью, не всякий человек умеет не охлаждаться. Вы виноваты в другом: в вашем недостойном вчерашнем подозрении; но не будем лучше говорить об этом. Я пришла не за тем, чтобы вынесть от вас в моем
сердце вражду, а я тоже человек и… не
трогайте этого лучше.
Она удалялась в том же спокойном и гордом молчании, с которым входила назад тому несколько минут на этот двор, но из глаз моих до сих пор не скрывается ее бледный спокойный лоб, ее взор гордый и профиль Рашели, этой царственной жидовки, знавшей, с нею умерший секрет
трогать до глубины онемевшие для высокого чувства
сердца буржуазной Европы.
Такие речи иногда
трогают женское
сердце.
Это письмо
тронуло Ибрагима до глубины
сердца.
Забудь ее, люби меня,
Твоей подругой неизменной…»
Но пленник
сердца своего
Не мог открыть в тоске глубокой,
И слезы девы черноокой
Души не
трогали его…
И напрасно мечтатель роется, как в золе, в своих старых мечтаниях, ища в этой золе хоть какой-нибудь искорки, чтоб раздуть ее, возобновленным огнем пригреть похолодевшее
сердце и воскресить в нем снова все, что было прежде так мило, что
трогало душу, что кипятило кровь, что вырывало слезы из глаз и так роскошно обманывало!
Или желать
Кончины, Дона Анна, знак безумства?
Когда б я был безумец, я б хотел
В живых остаться, я б имел надежду
Любовью нежной
тронуть ваше
сердце;
Когда б я был безумец, я бы ночи
Стал провождать у вашего балкона,
Тревожа серенадами ваш сон,
Не стал бы я скрываться, я напротив
Старался быть везде б замечен вами;
Когда б я был безумец, я б не стал
Страдать в безмолвии…
Благодарим, волшебница. Ты
сердцеЧаруешь нам. Из наслаждений жизни
Одной любви музыка уступает;
Но и любовь мелодия… взгляни:
Сам Карлос
тронут, твой угрюмый гость.
Екатерина, возведенная Самим Небом на
трон едва не беспредельной в мире Империи, не ужаснулась беспредельных Своих обязанностей, священных для добродетели; но почувствовала вдохновение геройского
сердца, которому все возможным кажется, ибо сам Бог помогает ему.
И Екатерина на
троне!.. Уже на бессмертном мраморе Истории изображен сей незабвенный день для России: удерживаю порыв моего
сердца описать его величие… Красота в образе воинственной Паллады!.. Вокруг блестящие ряды Героев; пламя усердия в груди их!.. Перед Нею священный ужас и Гений России!.. Опираясь на Мужество. Богиня шествует — и Слава, гремя в облаках трубою, опускает на главу Ее венок лавровый!..
Не те одни были неутешны, которые наслаждались лицезрением Великой, внимали пленительным словам Премудрой, окружали
трон Ее; нет, вся Россия проливала горестные слезы, ибо Она не для любимцев, а для России царствовала; не только некоторым, но всем благотворила — и слезы чувствительных
сердец текли Ей в жертву с равным жаром в столицах и в самых отдаленных пределах государства.
Пусть инде, обольстясь, мечтают,
Что вольность обрели себе, —
Ах,
сердцем сжатым оправдают,
Что строгой преданы судьбе.
У нас, под сенью мирна
трона,
Благотворением закона
Свобода корень пустит свой, —
Ни в бурях, ни в порывах злейших,
Но солнца при лучах теплейших,
И кротко, тихо, как весной.
— Что мне делать, как мне быть? — рассуждал он как бы сам с собою. — К несчастью, они и собой-то хуже той, но ведь я отец: у меня
сердце равно лежит ко всем. Вы теперь еще не понимаете, Сергей Петрович, этих чувств, а вот возьмем с примера: пять пальцев на руке; который ни
тронь — все больно. Жаль мне Пашет и Анет, — а они предобрые, да что делать — родная мать! Вы извините меня: может быть, я вас обеспокоил.
— Удивительно, как красно написано! — сказал толстяк, остановясь читать. — Неужели эти «роковые строки» не
трогают вашего материнского
сердца, Катерина Архиповна?